Главная Начало родов Понёва - это элемент русского народного костюма, женская юбка из нескольких кусков ткани. Русский народный костюм: Понева

Понёва - это элемент русского народного костюма, женская юбка из нескольких кусков ткани. Русский народный костюм: Понева

Понёвой (далее – понева) называется один из предметов исконно русского народного гардероба, а именно юбка. Носили ее исключительно замужние женщины и шили ее из кусков материи (чаще из шерсти клетчатой расцветки). Носить поневу можно было и уже просватанным девушкам, а также при достижении зрелости. Что же означает слово «понева»? Само слово переводится с древнего славянского как «полотенце» или «кусок ткани». Понева была популярна больше на юге Руси, а также в Белоруси. По данным ученых, первые поневы возникли в деревнях в девятнадцатом веке. До этого же женщинам приходилось носить рубаху с сарафаном.

Носить такую юбку-поневу было принято с кичкой. До надевания поневы девочки до пятнадцати-шестнадцати лет носили рубахи, которые опоясывали поясами из шерсти. При взрослении девочек проводился специальный обряд по надеванию поневы, к котором участвовала мать. Во время этого обряда девушка буквально «вскакивала» в юбку. После этого к девушке можно было посылать сватов.

Обычно женщина, надевшая поневу, уже не снимала ее в течение всей жизни. Однако с возрастом менялся покрой, а именно количество ярг (кусков ткани). У рядовой крестьянки в те времена было около десяти-пятнадцати понев. Каждая имела свое предназначение (Пасха , Рождество, похороны, поездки и другие поводы).

Разновидности понев по покрою и расцветке

Саму ткань делали на специальном станке, ширина которого была около 35 сантиметров. Поэтому чаще всего понева состояла из трех кусков (трехполая). Надевать юбку нужно было сверху рубахи, обернуть ее вокруг бедер. Специальным шнуром из шерсти – гашником, юбка укреплялась. То, как именно носили юбку, значительно отличалось в зависимости от региона. Иногда на поневу надевали фартук или передник. В зависимости от покроя понева могла быть «открытые» или «глухие». Первые – распахивались, а вторые – нет.

P> Одним из видов поневы была юбка с прошвой. Это так называемый добавочный кусок, но по ширине уже остальных. Нашивали его с боковой или передней стороны. Прошва могла быть и изначальной деталью, но в любом случае она отличалась по ткани или узору. Но понева с прошвой появилось гораздо позднее. Кстати, по прошве можно было также определить какие-то важные детали. Она была своеобразным опознавательным знаком. Например, белая прошва с вышивкой означала, что женщина оплакивает чью-то смерть.

Таким образом, «наборную» поневу изготавливали из четырех частей. Три – из клетчатой расцветки, прошву – из одноцветной шерсти. Детали соединяли при помощи шнура-вздержки. Место, где была прошва, украшали вышивкой или тканью с орнаментом.

Важна была и расцветка поневы. Обычно она была своя в зависимости от региона. Но теперь четко установить принадлежность сложно.

Были следующие виды понев:

Основной вид – ткань в синюю клетку. Могла быть открытой или глухой. Губернии, где ее носили: Рязанская, Курская, Пензенская, Тамбовская, Орловская, Воронежская.
Черная клетка преобладала в губерниях: Рязанская, Воронежская, Калужская.
Синюю и красную полосатую поневы носили в Мещерском районе, а также в губерниях: Рязанская, Тамбовская.
Красные поневы были в губерниях: Тульская, Воронежская, Смоленская, Орловская, Рязанская.
Темно-синяя и черная понева в клетку были популярны в Воронежской губернии.
Поневы, которые украшены замысловатыми узорами и орнаментами, женщины носили в Калужской и Рязанской областях.

Что таила в себе юбка-понева?

Интересно, что по орнаментам и цветам можно было определить сколько лет хозяйке, какой у нее достаток, сколько у нее детей и другое. Юбки-поневы носили женщины вплоть до двадцатого века. Длина поневы была до середины голеней и даже до щиколоток. Это также зависело от района проживания. Но, если юбка мешала во время работы, то можно было ее подворачивать или поднимать за пояс. Делали это не только на работе, но и на праздниках. Так женщина хвасталась красиво расшитым подолом. Вначале, как только эта одежда появилась, составные части между собой не сшивали. Держались они только с помощью пояса.

Поневы были двух видов: повседневные и праздничные. Первые шили из грубой шерсти, они были короткими и имели мало узоров и украшений. Вторые были целым искусством! Брали дорогую, качественную шерсть. Юбка-понева для праздников была длинной, вся усыпанная блестками, обшитая кружевами или тесьмой, шнурами. Но располагались все эти элементы не хаотично, а строгими полосками по горизонтали, и по вертикали (на месте стыков кусков ткани). Разумеется, у молоденьких женщин были самые расшитые и яркие поневы.

Таким образом, понева у наших предков была далеко не обычной одеждой. Одно только ее надевание сопровождалось целым обрядом. А какие цвета, узоры, особенности ткани, украшения! Понева в свое время была «опознавательным» признаком: по ней можно было определить стала ли девушка взрослой, сосватана она или уже замужем. Ведь женщины отличались большой скромностью, чтобы открыто говорить о своем желании выйти замуж.

Народные промыслы- Русский костюм

Понёва (панёва, понява, поня, понька - вероятно от «понять» в значении «обнять») - элемент русского народного костюма, женская шерстяная юбка замужних женщин из нескольких кусков ткани (как правило, темно-синей клетчатой) с богато украшенным подолом.

Существовал обряд - одевание понёвы, который говорил о том, что девушка уже могла быть просватанной.

Панёва является древним видом женской одежды, её носили в ряде с кичкой и особой нагрудной и плечевой одеждой. Это одежда преимущественно замужних женщин, девушки надевали её по достижении половой зрелости, а иногда и во время свадебного обряда.

С момента обряда совершеннолетия - одевания поневы - про девушку могли говорить: «рубаху сняла», то есть сменила детскую рубашку на взрослое одеяние. Понёва, как непременный атрибут жены, наделялась такими сравнительными эпитетами, как «бабий хомут» или «бабья забота». Смыслы выражений заключали идею прохождения девкой бабьего пути - творения рода. Девки не носят ее, или только просватанные.

Словарь Даля

Совокупность всех понёв на жизненном пути бабы образует своеобразный календарь жизни бабы-рожаницы.

Женщина носила понёву всю жизнь, в зависимости от возраста её вид менялся, в частности, колебалось число изображенных ярг:
- перед приходом сватов и жениха - «печальный» наряд - понева о 3 яргах
- на третий день свадьбы молодая надевала поневу «под дары» и одаривала гостей платками, головными уборами, поневами, вынимая их из сундука с приданым
- на свадьбу - праздничная панева после перехода в дом мужа - о 11 яргах
- в детородный период женщина - об 11, 9, 7 и 5 яргах.
- «старуха» (начиная с 40 лет) - о 3 яргах (зачастую баба сама выбирала время для смены)
- глубокая старость (около 80-90 лет) - об 1 ярге. - узенькая белая яргическая полоска без узоров.

«В период формирования древнерусской народности на территории теперешней Московской области понёва была основным, ведущим видом одежды, который принят в X-XIII веках.

До XIV века дожил обычай, в соответствии с которым каждый населённый пункт или несколько деревень и сёл имели свои отличия в украшении ткани, из которой шилась понёва, в размерах клеток ткани и т. д. Если девушка выходила замуж в другую деревню, она должна была подчиниться традициям того села, откуда муж был родом: приходилось носить понёву того типа, который принято носить в деревне мужа. Дольше всего понёва держалась в южных губерниях».

Характерное отличие паневы от любой другой юбки в том, что она изготавливалась обычно из трех (или более) кусков ткани, специально изготовленных на ткацком стане. Поскольку станок имел ширину от 35 см, именно это и диктовало обычное количество полотен - трехполые паневы.

Панева надевалась поверх рубахи, оборачивалась вокруг бёдер и вздергивалась на талии с помощью гашника - шерстяного шнура. В зависимости от региональной моды она могла спускаться ниже талии, либо наоборот завязываться выше, под грудью. Спереди часто надевался передник-фартук.

В Смоленской губернии среди распашных панёв различаются: растополка, у которой одно полотнище располагается спереди и два сзади, так что открытыми оказываются оба бока, и разнополка, состоящая из трех полотнищ разной длины, из которых короткое располагается справа, а треть первого и третьего полотнищ носили с подтыком - отворачивали и перекидывали через пояс.

В Орловской, Курской, Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Калужской, Рязанской губерниях панёва открыта спереди; носили её, подтыкая углы за пояс.

Вариантом является панёва-плахта с разрезом спереди, бытовавшая в Севском и Трубчевском уездах Орловской губернии, которая состояла из двух сшитых наполовину полотнищ.

В Рязанской и Орловской губерниях носили также гофрированную панёву.

Панёва с прошвой, видимо, более позднее явление. Крестьянки, отправляясь в город, распускали распашную панёву, так как ходить в городе в подоткнутой панёве считалось зазорным. Прошва - это 4-е узкое полотнище, которое могло вшиваться и временно, на «живую нитку». Она располагалась сбоку или спереди. Даже если она являлась изначальной частью панёвы, то все равно изготавливалась из отличной от основного полотнища ткани, и четко ограничивалась полосками кумача, позументами.

Чёрная клетчатая встречалась в некоторых местностях Рязанской, Воронежской, Калужской губерний.

Синяя гладкая и красная полосатая панёва - Мещерском районе, на севере Рязанской и в части Тамбовской губерний.

Красная панёва - также в Тульской и Воронежской губерниях.

Понева

Понёва (панева, понёва, понява, понька) - ы; ж. старинная русская поясная одежда замужней женщины: юбка из трёх (реже четырёх) полотнищ шерстяной или полушерстяной клетчатой или полосатой ткани.

Происходит от др. русск. понѧва, понева кусок полотна, покрывало, завеса, нижняя юбка (Срезн. II, 1185 и сл.). Является принадлежностью так называемой поясной женской одежды: понёва, плахта, дерга, запаска, юбка. По особенностям кроя всё многообразие форм поясной одежды можно обобщить в две группы: поясная одежда из полотнищ, сшитых друг с другом частично (распашная понёва, запаска, дерга, плахта): поясная одежда из полотнищ, сшитых друг с другом полностью (глухая понёва, юбка).

Обычай ношения

С момента обряда совершеннолетия - одевания поневы - про девушку могли говорить: «рубаху сняла», то есть сменила детскую рубашку на взрослое одеяние. Понёва, как непременный атрибут жены, наделялась такими сравнительными эпитетами, как «бабий хомут» или «бабья забота», "бабья кабала". Смыслы выражений заключали идею прохождения девкой бабьего пути - творения рода.

Девки не носят ее, или только просватанные.
Словарь В.Даля

Для девочки важным рубежом был обряд «вскакивания» в понёву. Понёва - древняя набедренная одежда, полотнище ткани, заменяющее юбку. По описаниям этнографов, в XIX веке девушки в деревнях до 15-16 лет ходили в одних рубахах, опоясанных шерстяным поясом. Когда наступала пора наряжаться во взрослую одежду, проводился специальный обряд: девица «становится на лавку и начинает ходить из одного угла на другой. Мать ее, держа в руках открытую поневу, следует за ней подле лавки и приговаривает: «Вскоци, дитетко; вскоци, милое»; а дочь каждый раз на такое приветствие сурово отвечает: «Хоцу - вскоцу, хоцу - не вскоцу». Но так как вскочить в поневу значит объявить себя невестою и дать право женихам за себя свататься, то никакая девка не заставляет долго за собой ухаживать, да и никакая девка не дает промаху в прыжке, влекущего за собой отсрочку в сватовстве до следующего года.

«В поневе буду ходить…» - всхлипывала в ответ Матрешка. «Что ж, что в поневе! И все бабы так ходят. Будешь баба, по-бабьему и одеваться будешь.»
М. Е. Салтыков-Щедрин, Пошехонская старина. XXII. 1887.

Совокупность всех понёв на жизненном пути бабы образует своеобразный календарь жизни бабы-рожаницы (Великорусская женская сряда. СПб, СПбГУ, 2010. П.И. Кутенков).

Женщина носила паневу всю жизнь, в зависимости от возраста ее вид менялся, в частности, колебалось число изображенных ярг:

перед приходом сватов и жениха - «печальный» наряд - понева о 3 яргах
на третий день свадьбы молодая надевала поневу «под дары» и одаривала гостей платками, головными уборами, поневами, вынимая их из сундука с приданым
на свадьбу - праздничная панева после перехода в дом мужа - о 11 яргах
в детородный период женщина - об 11, 9, 7 и 5 яргах.
«старуха» (начиная с 40 лет) - о 3 яргах (зачастую баба сама выбирала время для смены)
глубокая старость (около 80-90 лет) - об 1 ярге. Тут узенькая белая яргическая полоска ткалась безо всяких узоров.

Поневы, которые носила молодая жена до рождения первого ребенка, были самыми красивыми. Молодая после венца надевала поневу с «хвостом» из красного сукна, шелка, бахромы и даже с бубенцами.

Особые правила выбора панев существали в дни праздников и печали:

в первые дни праздников бабы наряжались в красные поневы об 9, 11 яргах, то есть в самые красивые. У праздничной поневы ширина бранья шире, краски сочнее, многоцветнее, узоры сложнее.
солдатка (войниха) носила печальную красную поневу о 3-х яргах.
вдова носила печальные одежды и синею поневу об 1 ярге.

В период формирования древнерусской народности на территории теперешней Московской области понёва была основным, ведущим видом одежды, который принят в X-XIII веках. До XIV века дожил обычай, в соответствии с которым каждый населённый пункт или несколько деревень и сёл имели свои отличия в украшении ткани, из которой шилась понёва, в размерах клеток ткани и т. д. Если девушка выходила замуж в другую деревню, она должна была подчиниться традициям того села, откуда муж был родом: приходилось носить понёву того типа, который принято носить в деревне мужа. Дольше всего понёва держалась в южных губерниях.

Описание

По всей вероятности, древнейшие понёвы первоначально представляли собой три несшитых полотнища, скреплявшиеся на талии пояском. Затем их стали сшивать, оставляя один разрез – спереди или на боку. В таком виде удобные, нарядные, тёплые понёвы дожили в иных деревнях до нашего века. Были они такой же длины, как и рубаха, – до щиколоток или до икр, смотря как было принято в той или иной местности. Во время работы углы понёвы можно было подвернуть и засунуть за пояс. Это называлось – носить понёву «кульком». Подворачивали понёвы и на праздниках - с целью показать богато вышитый подол рубахи.

Панева надевалась поверх рубахи, оборачивалась вокруг бедер и вздергивалась на талии с помощью гашника - шерстяного шнура. В зависимости от региональной моды она могла спускаться ниже талии, либо наоборот завязываться выше, под грудью. Спереди часто надевался передник-фартук.

По составу ткань для паневы имела следующий характер: основа - конопляная или крапивная, а уток - шерстяной. Иногда имела холщовую подкладку.

Панёвы различаются по крою и расцветке.

По покрою

панёвы распашные, открытые спереди или сбоку
с прошвой, глухие

Оба типа присущи областям южной России.

В Смоленской губернии среди распашных панёв различаются:

растополка, у которой одно полотнище располагается спереди и два сзади, так что открытыми оказываются оба бока,
и разнополка, состоящая из трех полотнищ разной длины, из которых короткое располагается справа, а треть первого и третьего полотнищ носили с подтыком - отворачивали и перекидывали через пояс.

В Рязанской и Орловской губерниях носили также гофрированную паневу.

Женский праздничный костюм

Панёва с прошвой, видимо, более позднее явление. Крестьянки, отправляясь в город, распускали распашную паневу, так как ходить в городе в подоткнутой панёве считалось зазорным. Прошва - это 4-е узкое полотнище, которое могло вшиваться и временно, на «живую нитку». Она располагалась сбоку или спереди. Даже если она являлась изначальной частью паневы, то все равно изготавливалась из отличной от основного полотнища ткани, и четко ограничивалась полосками кумача, позументами.

Распашная понева с "подтыком".
Конец XIX - нач. XX века. Орловская область

«„Наборную“ поневу шили из четырех полотнищ ткани (три полотнища - из черной клетчатой, одно - прошва - из однотонной черной шерсти), собранных в верхней части на шнур-„вздержку“. Крупные клетки, образованные пересечением широких прерывистых белых полосок, отчетливо выделились на бархатисто-черном фоне поневного полотна. Любопытно, что в декорировке „наборной“ поневы использованы различные способы оформления мест соединения полотнищ, Так, место стыка прошвы, располагающейся спереди слева, и клетчатых полотнищ отмечено многоцветной вышивкой. С правого бока поневные полотнища соединяются „своской“ - продольной полоской ткани шириной 4 см с вышитыми па пяльцах узорами. Поскольку спереди и с боков понева закрывалась передником, ее более всего украшали сзади. Ширина задней „своски“ достигала 7 см. Клетчатая поневная ткань на две трети ширины расшивалась с обеих сторон красно-оранжевыми шерстяными нитями, при этом вышитый узор сзади также был шире, чем с боков. Широкая полоса орнамента на подоле представляла собой две линии ромбов, обрамленных узкими косичками. Включение в основную красно-оранжевую гамму вышивки темно-синих, зеленых и вишневых нитей усиливало общую контрастность цветового решения „наборной“ поневы, главной характеристикой которой является исключительная красочность».

Понева, украшенная сзади вышивкой петлями.
Конец XIX - нач. XX века. Воронежская губерния

По расцветке
По расцветке, орнаментации и украшению паневы намного более разнообразны. Часто свои варианты имели даже отдельные села. Однако из-за миграций при колонизации южных земель и проч. четко локализовать их по распределению цвета и орнамента трудно.

Основной тип - синяя клетчатая панёва, распашная или глухая, преобладавшая в бассейне Оки, в Рязанской, Курской, Пензенской, Тамбовской, Орловской, Воронежской губерниях.
Черная клетчатая встречалась в некоторых местностях Рязанской, Воронежской, Калужской губерний.
Синяя гладкая и красная полосатая панева - Мещерском районе, на севере Рязанской и в части Тамбовской губерний.
Красная панева - также в Тульской и Воронежской губерниях, то есть в бассейне Дона, а также в некоторых местностях Смоленской, Орловской и Рязанской губерний.
Расшитые шерстью тёмно-синие или чёрные клетчатые панёвы - в Воронежской губернии
Украшенные ткаными узорами, иногда очень сложными - в Калужской, Рязанской.
В некоторых селах Пензенской области женщины носили тяжелые браные (то есть тканые) поневы.

Украшения

Обычно у панёвы были подолы, кромки вдоль разрезов, а также швы прошв, богато украшенные вышивкой, кумачовыми лентами, зубчиками, ромбами, галунными нашивками.

«В разных губерниях России существовало множество вариантов декоративного убранства понев. Даже в соседних селах Бирюченского уезда свадебные поневы различались по цвету, характеру узора, носили разные названия: „потринитка“, „на шленке“, „наборная“. Самой многодельной была понева „потринитка“; клетки ее полотна вышивались петельчатым швом темно-красными нитями, в результате чего ткань напоминала густой, толстый мех»

Воронежские поневы обшивались и украшались очень богато оранжевой вышивкой из шерстяных нитей и дополнялись различными швами и розетками, блестками.
Таким образом, понева - это не просто ткань, но и целый комплекс украшений, которые покрывали эту деталь женской одежды. Она имела тщательно разработанный широкой узорный, браный подподольник. Подподольники отличались друг от друга количеством нашитых на них солярных, то есть солнечных знаков - ерг.

Ерга , или ярга - это славянская свастика, символ бога Ярилы. Ерг на костюме могло быть нечетное количество, от одной до одиннадцати.

Свозки

Особенное внимание при украшении уделялось «свозкам» - месту соединения полотнищ понёвы. По степени и способу соединения полотнищ между собой можно выделить два основных типа понёвы: распашная и глухая.

Различия в покрое этих типов отражали разные стадии развития понёвы.

Первый тип - распашная понёва, т.е. не сшитая спереди; наиболее архаичный тип понёвы, состоит из трёх, а иногда двух полотнищ. Носили такую понёву либо «распустивши», т.е. просто повязав вокруг талии, либо «подтыкавши» - с подоткнутыми полами.

Второй тип - глухая понёва. Известна на Белгородчине в трёх вариантах: с прошвой, с прошвой и бедром, понёва из нескольких одинаковых полотнищ без прошвы

Понёва глухая с прошвой шилась из 3 - 4 прямых клетчатых полотнищ домотканой волосени и одного (синего или чёрного) полотнища из однотонной такой же ткани. Все полотнища сшивались по основе ткани. Надевали её так, чтобы прошва приходилась спереди слева, реже справа. Прошва закрывалась передником.

Такая понёва известна в сёлах Алексеевского района. Н.И. Второв в «Воронежском юбилейном сборнике в память трёхсотлетия города Воронежа» за 1886 год дал краткую характеристику поясной одежды государственных крестьян (бывшие однодворцы (талагаи) села Иловка Бирюченского уезда (ныне Алексеевский район): «...белая же завеска, шерстяная синяя клетчатая понёва с синею прошвою на боку и с красною каймою на подоле...»9. Наличие дополнительного полотнища-прошвы свидетельствует о генетической связи этого типа понёвы с понёвой распашной.

Вместе с тем хронологически понёва с прошвой существовала очень давно и во многих районах предшествующий ей тип понёвы не выявлен. О раннем развитии понёвы с прошвой свидетельствует и обширный компактный район её бытования. В глухой понёве с прошвой и бедром кроме прошвы могла быть и другая вставка бедро из домотканого материала.

Бедро вставлялось между двумя задними полотнищами, реже около прошвы с одной или двух сторон. Такие понёвы бытовали в однодворческих сёлах Грайворонского уезда (села Теребрено, Мокрая Орловка, Никитское), в селе Коробково Старооскольского уезда, в селе Подлесовка Борисовского района, в селе Белый Колодезь Валуйского уезда (ныне Вейделевского района).

Наибольшую ценность для нас представляет описание Н.И. Второвым понёвного комплекса села Белый Колодезь Валуйского уезда: «...наряд составляют: белая рубашка, шерстяная, тёмно-синяя клетчатая понёва, с синею прошвою напереди, с обшивкою из красного кумача и позумента вокруг подола и с двумя продольными полосами позади из красного же кумача - шириною в вершок, понёва опоясана полосатою подпояскою: сверху у одной надет чёрный суконный балахон, а у другой белая, суконная «куцынка» или «крутка», т.е. тот же балахон, только короче».

Понёва без прошвы шилась из нескольких (от 5 до 7) прямых полотнищ понёвной ткани, присобранных у пояса. Понёвы этого варианта часто плиссировали в крупную складку. Основное поле понёвы, как правило, чёрное, разбитое на квадраты вертикальными и горизонтальными полосками шириной 0,5 - 1 см.

У Н. Добровольского в историко-этнографическом очерке «Саяны» читаем: «...В обыкновенное время женщины носят клетчатую шерстяную понёву, или же юбку, подол которой оторочен красной плисовой неширокой полоской».

По декору различались понёвы: «рябушечка», «рябка», «голоклетка», «старушечьи полосы». Так, в Иловке бытовали понёвы «в 4 глазка», в Подсереднем - «в кружок», «слепые», «чернобровые», в Роговатом - «краснополоска», «густые клепушки». По вышивке: «сосна», «в раскол», «частоклетка», «по три клепушки», «косина», «косина с пальчиками», «наборная», «колода», однако все они имели общие черты.

Типы вышивок на поневах .

Все, кто читал исторические романы, знает о «килте» – мужской юбке горцев Шотландии – и о том, что по характеру и цвету его клеток знатоки умели точно определить, к какой родовой общине (клану) принадлежал одетый в килт человек. Но далеко не всем известно, что и в России ещё в начале ХХ века по клеткам крестьянской понёвы можно было угадать губернию, уезд и даже деревню, откуда приехала женщина. Так, на севере Рязанской губернии носили чёрные или тёмно-синие понёвы с клетками из белых и цветных нитей. На границе Тульской и Рязанской губерний фон понёвы был красным с пропущенными по нему чёрными и белыми нитями. А возле города Касимова преобладали красные понёвы в синюю клетку. Археологические находки подтвердили, что эта традиция действительно тянется в глубины веков – к древним славянам. Женщины племени вятичей, занимавшего когда-то Рязанскую, Тамбовскую, Орловскую, Калужскую области, предпочитали синие клетчатые понёвы. Западнее, на территории племени радимичей, клетки понёвы были красными.

А вот близкие соседи славян – скандинавы, финно-угры и балты – предпочитали совсем другой вид женской одежды. У них она состояла из двух полотнищ – сзади и спереди, – соединённых поверх рубахи наплечными лямками, часто на пряжках. Учёные пишут, что эта одежда оказала определённое влияние на русский костюм: под её воздействием к середине или концу ХIV века появилось то, что мы называем теперь «сарафаном». Только вот именовали его тогда по-другому – «саян», «ферязь», «шушун» и так далее. А «сарафаном» до ХVII века называлась… мужская длинная верхняя распашная одежда. На женское платье это слово перешло потом.

Крестьянка в понёве. Подмосковье. XVII век.
Рисунок по Мейербергу

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Понёва (панёва, понява, поня, понька - вероятно от «понять» в значении «обнять») - элемент русского народного костюма, женская шерстяная юбка замужних женщин из нескольких кусков ткани (как правило, темно-синей клетчатой) с богато украшенным подолом . Ещё в конце 19 - начале 20 вв. была распространена в южно-великорусских и белорусских областях .

Существовал обряд - одевание поневы , который говорил о том, что девушка уже могла быть просватанной.

Обычай ношения

Понёва является древним видом женской одежды, её носили в ряде с кичкой и особой нагрудной и плечевой одеждой. Это одежда преимущественно замужних женщин, девушки надевали её по достижении половой зрелости, а иногда и во время свадебного обряда .

С момента обряда совершеннолетия - одевания поневы - про девушку могли говорить: «рубаху сняла» , то есть сменила детскую рубашку на взрослое одеяние. Понёва, как непременный атрибут жены, наделялась такими сравнительными эпитетами, как «бабий хомут» или «бабья забота», «бабья кабала» . Смыслы выражений заключали идею прохождения девкой бабьего пути - творения рода.

Для девочки важным рубежом был обряд «вскакивания» в понёву. Понёва - древняя набедренная одежда, полотнище ткани, заменяющее юбку. По описаниям этнографов, в XIX веке девушки в деревнях до 15-16 лет ходили в одних рубахах, опоясанных шерстяным поясом. Когда наступала пора наряжаться во взрослую одежду, проводился специальный обряд: девица "становится на лавку и начинает ходить из одного угла на другой. Мать её, держа в руках открытую поневу, следует за ней подле лавки и приговаривает: «Вскоци, дитетко; вскоци, милое»; а дочь каждый раз на такое приветствие сурово отвечает: «Хоцу - вскоцу, хоцу - не вскоцу». Но так как вскочить в поневу значит объявить себя невестою и дать право женихам за себя свататься, то никакая девка не заставляет долго за собой ухаживать, да и никакая девка не дает промаху в прыжке, влекущего за собой отсрочку в сватовстве до следующего года .

Женщина носила паневу всю жизнь, в зависимости от возраста её вид менялся, в частности, колебалось число изображенных ярг:

Особые правила выбора панев существовали в дни праздников и печали:

«В период формирования древнерусской народности на территории теперешней Московской области понёва была основным, ведущим видом одежды, который принят в X-XIII веках. До XIV века дожил обычай, в соответствии с которым каждый населённый пункт или несколько деревень и сёл имели свои отличия в украшении ткани, из которой шилась понёва, в размерах клеток ткани и т. д. Если девушка выходила замуж в другую деревню, она должна была подчиниться традициям того села, откуда муж был родом: приходилось носить понёву того типа, который принято носить в деревне мужа. Дольше всего понёва держалась в южных губерниях» .

Описание

Характерное отличие паневы от любой другой юбки в том, что она изготавливалась обычно из трех (или более) кусков ткани, специально изготовленных на ткацком стане . Поскольку станок имел ширину от 35 см, именно это и диктовало обычное количество полотен - трехполые паневы .

Панева надевалась поверх рубахи, оборачивалась вокруг бедер и вздергивалась на талии с помощью гашника - шерстяного шнура. В зависимости от региональной моды она могла спускаться ниже талии, либо наоборот завязываться выше, под грудью . Спереди часто надевался передник-фартук.

Панёвы различаются по крою и расцветке.

По покрою

панёвы распашные, открытые спереди или сбоку
с прошвой, глухие

Оба типа присущи областям южной России.

По расцветке

По расцветке, орнаментации и украшению паневы намного более разнообразны. Часто свои варианты имели даже отдельные села. Однако из-за миграций при колонизации южных земель и проч. четко локализовать их по распределению цвета и орнамента трудно.

Основной тип - синяя клетчатая панёва, распашная или глухая, преобладавшая в бассейне Оки, в Рязанской, Курской, Пензенской, Тамбовской, Орловской, Воронежской губерниях.

Черная клетчатая встречалась в некоторых местностях Рязанской, Воронежской, Калужской губерний.

Синяя гладкая и красная полосатая панева - Мещерском районе, на севере Рязанской и в части Тамбовской губерний.

Красная панева - также в Тульской и Воронежской губерниях, то есть в бассейне Дона, а также в некоторых местностях Смоленской, Орловской и Рязанской губерний.

Расшитые шерстью тёмно-синие или чёрные клетчатые панёвы - в Воронежской губернии

Украшенные ткаными узорами , иногда очень сложными - в Калужской, Рязанской.

В некоторых селах Пензенской области женщины носили тяжелые браные (то есть тканые) поневы .

Украшения

«В разных губерниях России существовало множество вариантов декоративного убранства понев. Даже в соседних селах Бирюченского уезда свадебные поневы различались по цвету, характеру узора, носили разные названия: „потринитка“, „на шленке“, „наборная“. Самой многодельной была понева „потринитка“; клетки её полотна вышивались петельчатым швом темно-красными нитями, в результате чего ткань напоминала густой, толстый мех»

Воронежские поневы обшивались и украшались очень богато оранжевой вышивкой из шерстяных нитей и дополнялись различными швами и розетками, блестками.

Таким образом, понева - это не просто ткань, но и целый комплекс украшений, которые покрывали эту деталь женской одежды. Она имела тщательно разработанный широкой узорный, браный подподольник . Подподольники отличались друг от друга количеством нашитых на них солярных, то есть солнечных знаков - ерг. Ерга , или ярга - это славянская свастика, символ бога Ярилы. Ерг на костюме могло быть нечетное количество, от одной до одиннадцати .

См. также

Напишите отзыв о статье "Понёва"

Примечания

Литература

Куфтин Б. А. Часть 1. Женская одежда: рубаха , понёва, сарафан // Материальная культура Русской Мещёры. - М ., 1926.

Ссылки

narjad.narod.ru/tips/panova.htm
www.ethnomuseum.ru/glossary/?%CF%EE%ED%B8%E2%E0
www.kidsoft.ru/arch-2005/files/web_design/wd_24/odeghda_women.htm
morgetta.livejournal.com/21040.html
memoriesthatlastforever.com/veka.htm

Отрывок, характеризующий Понёва

Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.

Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.